Искуситель - Страница 49

Мой разговор с Днепровскою не долго продолжался: к нам в диванную пришла музыкантша-графиня, которая кончила свою партию в рокамболь. Она завладела хозяйкою, потом разговор сделался общим, и, когда все пошли ужинать, я уехал потихоньку домой.

V. ВЕЧЕР У БАРОНА БРОКЕНА

На другой день, вспоминая об этом вечере, я решительно был недоволен самим собою. «Что за вздор! – думал я, стараясь как-нибудь себя оправдать. – Неужели мне должно объявлять всякому, что я влюблен в Машеньку? Пусть думают себе, что я люблю ее просто как родственницу, что нужды до этого, когда в самом-то деле я не променяю ее на тысячу Днепровских… Однако ж какие прекрасные глаза у этой Надины!.. Какая очаровательная улыбка!.. Ах, Машенька, Машенька! Как я люблю тебя!.. Да! Эта Днепровская очень мила… чрезвычайно мила!.. Она вовсе не пара своему мужу. Неужели в самом деле барон прав?.. Не может быть!.. Нельзя ж с первого раза… нет, нет… я даже и нравиться не хочу никому, кроме Машеньки… Ну, а если это правда?.. Боже сохрани!.. Конечно, я могу предложить ей мою дружбу… дружбу!.. Ну да… как будто бы нельзя быть другом женщины, потому что она хороша собою?.. А если эту дружбу назовут другим именем? Если вздумают сказать… Нет, нет… всего лучше, не стану к ним часто ездить… вот так, один или, много, два раза в месяц; буду обращаться с ней очень вежливо, очень холодно… А надобно сказать правду, она необыкновенно любезна!.. Эх, боже мой! Зачем барон познакомил меня с этим Днепровским!

Барон, как видно, был очень легок на помине: он вошел в мою комнату.

– Что с вами сделалось вчера? – спросил я моего гостя.

– Так, кровь бросилась в голову: это часто со мной случается. Ну что? Как вы провели ночь? Я не спрашиваю, что вы видели во сне…

– Право, ничего.

– Неужели? И вам ни разу не приснилась Днепровская?

– Ни разу.

– Жестокий человек!

– Эх, полноте, барон!

– Как полноте? Что вы? Да это ни на что не походит! Вот месяца через два я позволяю вам не видеть ее во сне, но теперь, при самом начале романа…

– Да с чего вы взяли?..

– С чего? Спросите об этом у Двинского. Бедный малый в отчаянии, вы его совсем раздавили, уничтожили… Однако ж послушайте: если вы не видели Днепровской во сне, так не хотите ли с нею наяву сегодня отобедать?

– Нет, барон: я не могу сегодня.

– Так завтра?

– И завтра нельзя.

– Когда же вам будет можно?

– Право, не знаю. Может быть, недели через две.

– Через две недели?.. Скажите мне, Александр Михайлович, что это уж так водится у вас в России?

– Что такое?

– Да то, что если молодой человек понравится пре красной и милой женщине, то не он, а она должна искать случая с ним видеться.

– Вы шутите, барон!

– Право? А если я докажу вам, – продолжал барон, подавая мне письмо, которое я сообщил уже моим читателям в конце первой части моего рассказа. – Вы знаете этот почерк?

– Нет.

– Так я вам скажу: это писано рукою Днепровской, и, чтоб вы не могли сомневаться в истине моих слов, прочтите его. Ну, – прибавил барон, дав мне время прочесть письмо, – что вы скажете теперь?

– Ничего. Если это письмо точно писано Днепровскою, то почему ж вы думаете, что тот идеал…

– С которым она третьего года встретилась на большой дороге? – подхватил барон. – Кажется, Днепровская говорила с вами вчера при мне об этой встрече?

– Все это быть может, – прервал я, – но это было давно, она была тогда почти ребенком и, вероятно, теперь думает не то, что думала прежде.

– Да, это заметно, – сказал барон с насмешливою улыбкою. – Она почти упала в обморок, когда вас увидела, конечно, оттого, что ваша наружность не сделала на нее ни какого впечатления. Она во весь вечер смотрела только на вас и говорила только с вами, вероятно, потому, что вы вовсе ей не понравились…

– Все это ничего не доказывает, барон, но если б в самом деле я имел несчастье понравиться Днепровской…

– Несчастье!..

– То уж, конечно, не я стал бы искать случая с нею встретиться.

– Ну, – прервал барон, – на вашем месте француз был бы гораздо вежливее. Теперь я вижу, вы настоящий русский.

– И вовсе не жалею об этом.

– Как жалеть! Вы, я думаю, этим гордитесь! – На смешливый тон барона зацепил за живое мое национальное самолюбие.

– Да, барон, горжусь! – сказал я. – И что тут странного? Я уверен, вы также любите свое отечество.

– Отечество? Какое?

– А разве у вас их два?

– Может быть, и больше. Да что такое отечество? Отечество умного человека там, где ему хорошо. Я покраснел от досады.

– Если это справедливо, барон, – сказал я, помолчав несколько времени, – то вы заставите меня ненавидеть ум.

– Полноте, что вы! Ему, бедному, и от глупцов порядком достается! Да скажите мне, что такое отечество? Ваши приятели, друзья? Вы их можете иметь везде. Родные? Да от них иногда не знаешь, куда деваться. Вот, например, князь Двинский хочет уехать из Москвы оттого, что у него здесь двое дядей, три тетки и пятнадцать кузин. Итак, ваше отечество – земля, на которой вы живете? Поздравляю! Следовательно, вы должны любить голые степи, всегда непостоянную погоду, вьюги, снежные бугры, мороз в тридцать градусов. Ведь все это ваше отечество? Конечно, о вкусах спорить нечего; быть может, вам очень приятно зимою отмораживать нос, не сметь летом выехать в дорогу без шубы, в мае месяце любоваться на голые деревья, а в августе на желтые листья – все это прекрасно, но за что ж вы обязаны любить это даже и тогда, когда вам это не нравится? Уж не потому ли, что вы имели несчастье родиться в России, а не в Италии? Так не смейтесь над камчадалом, если он предпочитает всем ароматам Востока запах вонючей рыбы и не хочет никак променять свою землянку на ваши мраморные палаты.